Методологические основы экономической социологии. Методологические основы социологии

С пониманием того, что представляет собой экономическая социология, связано немало заблуждений. Поэтому сначала мы прочертим первоначальные границы, отделяющие ее от экономической теории. Далее мы сформулируем предмет экономической социологии, определим те принципы, на которые может опираться построение моделей “социологического человека” в экономике, проанализируем непростые взаимоотношения экономической теории и экономической социологии.

О междисциплинарных границах. Известно, что в экономике и медицине специалистами полагают себя все. Подобная участь, думаем, вскоре, постигнет и социологию. Ибо трудно избавиться от впечатления, что социология занимается явлениями, которые часто считаются “естественными” и над которыми мы обычно не даем себе труда задумываться, воспринимая их на уровне здравого смысла. Экономистов, кстати, эта логика здравого смысла вполне устраивает. Выводя хозяйственные мотивы из индивидуального экономического интереса человека, они молчаливо предполагают, что подобное поведение соответствует его “естественному состоянию”, врожденным склонностям и инстинктам 1 104 . Можно сказать, что интенции двух дисциплин прямо противоположны:экономическая теория производит редукцию к обыденному, а экономическая социология - “остранение” обыденного. С социологических позиций самые привычные вещи только кажутся “естественными”. В самом деле, как ответить на следующие “простые” вопросы: почему потребители ходят в разные магазины и платят за одну и ту же вещь совершенно разные цены? Почему предприниматели стараются выбирать деловых партнеров из строго определенного круга? Почему работники ревниво реагируют даже на ничтожное повышение оплаты своих коллег, но спокойно воспринимают большие разрывы в доходах между “рядовыми” и “начальством”?

Сначала отыскиваются универсальные психофизиологические и морализаторские объяснения подобного поведения. В частности, почему возникают трудовые конфликты? Отвечают: потому, что в природе человека заложено подсознательное агрессивное начало. Или почему, скажем, люди работают “спустя рукава”, даже если это грозит им явными материальными потерями? Опять же есть объяснение: потому что человек по натуре ленив и испорчен. Но по крайней мере один порок подобного рода объяснений бросается в глаза даже после минимального раздумья: не учитывается то, что в поведении людей бесспорно происходят серьезные изменения. Каков же их источник, коль скоро основные движущие силы изначально заданы природой человека? Известно, например, что столетиями существовало определенное жесткое разделение хозяйственных ролей в домашнем хозяйстве между мужчиной и женщиной, и оно считалось “естественным”. А потом “вдруг” дало множество трещин, и роли начали интенсивно перемешиваться. Куда же девалась “естественность”?

В этом пункте необходима изначальная ясность: социология не занимается тем, что называют “человеческой натурой”. Ее интересуют действия людей как членов общества, обучающих друг друга социальным нормам поведения, входящих в состав определенных социальных групп и организационных структур. Фигура человека, принимающего независимые рациональные решения, исторична и предполагает наличие гражданской свободы и элементарных прав частной собственности на ресурсы. Таким образом, рационализм и эгоизм в той же мере являются продуктом окружающих человека сложных социальных условий, не сводимых к его “природе” или “здравому смыслу”. Причем, сами эти условия не остаются неизменными. Они постоянно воспроизводятся как результат социальных взаимодействий. И то, что мы сегодня считаем обыденным, когда-то попросту не существовало.

Итак, где же пролегают границы между двумя дисциплинами? Быть может, различен объект исследования? Отчасти это верно. Экономическая теория в значительно большей степени изучает отношения, овеществленные в потоках материальных, финансовых, информационных ресурсов, готовой продукции и услуг. Социология же более ориентирована непосредственно на человеческое поведение и социальные связи как таковые. Но пересечение объектов исследования у них все же довольно велико.

Может быть, главное отличие коренится в методах сбора и анализа данных, применяемых экономической теорией и экономической социологией? И такие различия имеются. Экономисты в большей степени стремятся к улучшению предсказательных возможностей своих моделей, облачая их в строгие математические формы. Они могут вовсе не обращаться к эмпирическому материалу, а если и обращаются, то чаще всего используют готовые агрегированные показатели национальной статистики. Социологи же, как правило, делают упор на дескриптивный (описательный) анализ. Их модели менее строги в формальном отношении, но чаще подвергаются проверке на конкретных эмпирических данных, которые имеют выборочный характер и черпаются из специально организованных источников. Главным среди социологических методов сбора данных считаются опросы 2 105 . Но в целом социологи демонстрируют большее, по сравнению с экономистами, разнообразие этих методов, охватывающих также включенное наблюдение, углубленные интервью, биографический метод, контент-анализ 3 106 .

Несмотря на традиционно сложившиеся различия применяемых методов, все-таки не здесь следует искать основной междисциплинарный водораздел. Конечно, экономисты реже прибегают к опросным методам и менее искушены в технике опросов. Но путь этот им отнюдь не заказан. И многие экономисты сегодня все активнее привлекают опросные данные (особенно это характерно для России с хроническими слабостями ее официальной статистики, где специальный опрос часто оказывается единственным источником необходимых данных). В свою очередь, многие социологи не чураются статистической информации. Не следует также далеко заходить в противопоставлениях экономистов и социологов, считая что первые оперируют “чистыми моделями”, а вторые “роются в эмпирике”. Среди экономистов есть немало скрупулезных эмпириков, а многие социологи смотрят на землю с высоты “птичьего полета”. Иными словами, разница в техниках сбора и анализа данных второстепенна, она скрывает более глубокое и существенное различие - в общеметодологических предпосылках анализа, в подходах к моделированию человеческого действия, проистекающих из совершенно разнородных оснований.

Таким образом, говоря об экономической социологии, мы в дальнейшем будем иметь в виду нечто, принципиально противостоящее экономическому подходу даже в случаях совпадения исследовательского объекта и методов сбора данных. Речь пойдет о “социологии экономического действия” (М. Вебер) или “социологии экономической жизни” (Н. Смелсер), т.е. об использовании основных понятий социологической теории для анализа хозяйственных отношений.

Предмет экономической социологии. Попробуем теперь дать исходную формулировку предмета экономической социологии. Мы определяем его в духе М. Вебера:экономическая социология изучает экономическое действие как форму социального действия 4 107 . “Экономическое действие” представляет собой осуществление контроля над ограниченными ресурсами ненасильственными методами в целях удовлетворения своих потребностей. А“социальное действие” - это форма деятельности, которая, во-первых, содержит в себе внутреннее субъективное смысловое единство; во-вторых, по этому смыслу соотносится с действиями других людей и ориентируется на эти действия. Иными словами, с социальным действием мы имеем дело тогда (и только тогда), когда оно внутренне мотивировано, а его субъект ожидает от других людей определенной ответной реакции (последнее выражается не только в наблюдаемом поведении, но и в мысленной деятельности или даже в отказе от всякого действия) 5 108 . Социальное действие в данной трактовке выступает основанием и одновременно внутренним элементом экономического действия.

Когда уличный торговец раскладывает на лотке свой нехитрый товар, он ожидает, что подходящие к нему люди осведомлены о функциях денег и структуре цен, о качестве и свойствах предлагаемых товаров, о формах цивилизованного обмена, в частности, о допустимости лоточной торговли. Все это позволяет торговцу ожидать, что его деятельность будет признана, и он удостоится не “побития камнями”, а адекватного материального вознаграждения. Подобно упомянутому торговцу, мы все, как правило, ориентируемся на действия других людей и сверяемся с нормами того сообщества, в котором в данное время пребываем, ожидая заранее известной реакции на свои поступки. Если в крупном супермаркете не принято торговаться, мы этого и не делаем; если в данной профессиональной группе не принято “халтурить”, то жесткий контроль над работой ее членов, по-видимому, излишен, и т.д. Мы настолько “впитываем” эти нормы, что не задумываясь, автоматически продолжаем им следовать даже тогда, когда не рискуем оказаться в поле зрения тех, кто мог бы нас осудить за нарушения.

Раскрытие предмета экономической социологии через веберовские категории экономического и социального действия определяет этот предмет с позиций методологического индивидуализма. И важно сразу же оговориться, что последний резко отличается от методологического индивидуализма, принятого в экономической теории. Индивидуализмhomoeconomicusнепосредственно сопряжен с его атомизмом, с относительной независимостью принимаемых решений и установлением опосредованной социальной связи - преимущественно через соотнесение результатов действия. Социологический индивидуализм - явление другого методологического порядка. Индивид рассматривается здесь в совокупности своих социальных связей и включенности в разнородные социальные структуры. Общество в данном случае не просто витает как абстрактная предпосылка, но зримо присутствует в ткани индивидуального действия. Всякий социологический индивидуализм, таким образом, в сильной степени относителен. И веберовский подход правомерно называть индивидуализмом в противовес, скажем, холизму Э. Дюркгейма. На фоне же учений экономистов-неоклассиков такое определение оказывается очень условным.

Признание социальной укорененности экономического действия означает, во-первых, что его мотивы выходят за пределы экономических целей, а во-вторых, что эти мотивы - продукт функционирования социальной общности, а не предпочтений изолированного индивида 6 109 . На их основе к социальным общностям относятся:

Сети межличностного общения;

Организационные структуры;

Социальные группы;

Национальные общности.

Социальное действие реализуется в трех ключевых типах отношений: экономических, культурных, властных. Каждая общность может строиться на любом из них, а чаще всего включает в себя все три типа отношений, ни один из которых не имеет заведомого приоритета, будь то рыночный обмен, единые нормы и ценности или властные взаимозависимости.

Наша дальнейшая задача - показать, во-первых, что экономические отношения вбирают в себя культурные и властные элементы; и во-вторых, что способы хозяйственной деятельности человека, его экономические ожидания и ориентации во многом определяются его принадлежностью к разным социальным общностям. Данная задача будет решаться на протяжении всей книги. В следующих разделах мы встретим фигуры предпринимателя и менеджера, наемного рабочего и домашнего работника, тех, кто создает организации и входит в готовые структуры, образует социальные группы и является частью национальных сообществ. Все они не только производят и потребляют экономические блага, но и ищут информацию, передают накопленный опыт, зарабатывают авторитет и конструируют новые значения хозяйственного процесса. Их действия порождаются социальными структурами и сами, в свою очередь, “творят” эти структуры. В первом же разделе мы не претендуем на полное раскрытие предмета экономической социологии (без содержательного изложения ключевых тем это вряд ли возможно). Скорее, речь идет о наброске предметного поля, дающем первое понимание его границ 7 110 .

Построение экономико-социологической модели. Какие принципы могут быть заложены в основу построения социологической модели экономического действия? Экономисты имеют свое решение данной проблемы. Особенно важна в этом случае позиция В. Парето, который “развел” экономическую теорию и социологию, предложив первой заниматься изучением “логических действий”, а второй - “логическим исследованием нелогических действий” 8 111 . П. Самуэльсон придал этому различию канонический характер. А закреплено оно в остроумном афоризме экономиста Дж. Дьюзенберри: “Вся экономическая теория посвящена тому, как люди делают выбор; а вся социология посвящена тому, почему люди не имеют никакого выбора” 9 112 .

Как при таком подходе выглядит “социологический человек”? Его рассматривают как полного антипода homoeconomicus. Если последний, скажем, - это человек независимый, эгоистичный, рациональный и компетентный, тоhomosociologicusоказывается человеком, который подчиняется общественным нормам и альтруистичен, ведет себя иррационально и непоследовательно, слабо информирован и не способен к калькуляции выгод и издержек. Посмотрим вариант подобного сопоставления двух моделей.Homoeconomicusпредставлен экономистами К. Бруннером и У. Меклингом: это “человек изобретательный, оценивающий, максимизирующий полезность” (Resourceful,Evaluating,MaximizingMan, или модельREMM) 10 113 . А “социологический человек” описывается моделью, предложенной С. Линденбергом: это “человек социализированный, исполняющий роли, поведение которого санкционировано обществом” (Socialized,Role-Playing,SanctionedMan, или модельSRSM) 11 114 .

Избрав указанный путь, остается формализовать социологическую модель, чтобы придать ей более “рабочий” вид. Например, можно применить те же маржиналистские подходы и представить homosociologicusкак максимизатора степени собственной социализации и минимизатора неопределенности, связанной с его неполной включенностью в социальные нормы. Довести такую модель до количественной определенности, конечно, непросто. Но в случае успеха у экономической модели появится родственная конструкция, обрастающая собственным математическим аппаратом. В итоге, наряду с “экономическим автоматом”, мы получим еще один - “социологический автомат”, причем, более диковинный и, пожалуй, менее привлекательный - туповатый и пассивный. Не мудрено, что возникает соблазн отсечь социологический полюс (например, К. Бруннер уверен, что “модельREMMобеспечивает единый подход для социальных наук”) 12 115 .

Возможен ли синтез “полярных” моделей, вправе ли мы надеяться на появление некоего “социально-экономического человека”?

Ведь если две модели принципиально несопоставимы, если homoeconomicusиhomosociologicusдвигаются строго параллельными курсами, то само существование экономической социологии оказывается под вопросом.

Допустим, что расположение двух этих моделей на общей оси или нескольких общих осях возможно. Первый способ их синтеза - простое сложение (в той или иной комбинации) приписываемых человеку противоположных качеств. Подобное механическое сложение приводит к “схлопыванию” полюсов. Второй, более тонкий логический ход, - методом взаимного сближения и уступок найти компромиссную точку на оси между двумя полюсами. Именно эта точка в данном случае и должна указать адрес “социально-экономического человека”, обретающего в силу своего промежуточного положения некие дополнительные качества (например, возможность не просто принимать волевые решения или безвольно следовать сложившимся нормам, а согласовывать свои действия с действиями других) 13 116 . Действительно, методологическая рефлексия невольно влечет экономистов и социологов к такому сближению. Тем не менее, мы не считаем этот путь особенно перспективным, ибо сама проблема, на наш взгляд, должна быть поставлена иначе.

Как и большинство социологов, мы не в состоянии раскрыть объятия пересоциализированному антиподу “экономического человека”. И потому исходим из предположения, что homosociologicusне стоит в крайней противостоящей точке, но “плавает” в континууме между двумя полюсами, один из которых уже назван “человеком экономическим”, а другой можно условно назвать “человеком социальным”. Но если социология ищет человека не в какой-то отдельной точке, а на протяжении всего континуума, то это означает, что “социологический человек” может быть представлен лишь в виде целой галереи фигур, через ряд типов действия. В этом смыслеhomoeconomicusиhomosociologicusне являют два рядоположенных типа действия.Homosociologicusохватывает более широкий класс моделей, в котором “человек экономический” и “человек социальный” становятся крайними случаями.

Помещение человека в континуум между крайними, радикальными позициями не только предполагает снятие жесткого противопоставления этих двух типов действия, но и придает ему более активное субъектное начало. Речь заходит о человеке не просто информированном, но познающем; не просто следующем нормам, но социализирующемся. И дело даже не в том (точнее, не только в том), что человек как активный субъект может в одних случаях вести себя рационально, независимо или эгоистично, а в других - проявлять альтруизм или следовать традиционным нормам. Человек способен поступать вопреки (todootherwise) очевидной рациональности или устоявшимся нормам, “переключаться” с одного режима на другой (спонтанно или в результате волевых усилий), переходя от логики экономически ориентированного к логике социально ориентированного действия, и обратно.

В результате перед экономической социологией встают как минимум две методологические задачи. Первая - построение, вместо единой модели, типологий (таксономии) по целому ряду шкал, связывающих (и одновременно противопоставляющих) экономически и социально ориентированные действия. Таким образом, модельhomoeconomicusне отвергается экономической социологией. Напротив, она берется в качестве одной из ключевых рабочих моделей для типологических построений, но при этом не рассматривается как единственная или господствующая.

Вторая методологическая задача экономической социологии заключается в определении и раскрытии социальных и экономических условий, при которых осуществляется взаимопереход экономически и социально ориентированных действий. Например, что побуждает предпринимателя, зарабатывающего деньги любыми доступными и недоступными способами, впоследствии перечислять их на нужды детского дома? Или почему работник, которого все считали “душой коллектива”, преступает всякие нормы приличия при дележе дефицитного блага (премии, более высокой должности)?

История междисциплинарных отношений. Теперь перейдем к вопросу о взаимоотношениях между экономической теорией и экономической социологией в историческом аспекте. Развитие смежных дисциплин вовсе не обязательно происходит синхронно. И можно выдвинуть следующую важную гипотезу:экономическая теория и экономическая социология проходят через сходные периоды (этапы ), однако вторая отстает от первой на один условный шаг, т.е.каждый раз находится на предшествующем этапе. Если данная гипотеза основательна, то это помогло бы объяснить, почему во множестве случаев первоначальные методологические импульсы исходят из недр экономической теории, а экономико-социологические ходы скорее выглядят как ответные реакции. В историческом аспекте, со всеми неизбежными упрощениями, картина взаимоотношений двух дисциплин выглядит следующим образом.

1. Период первоначального синтеза (конецXVIII- серединаXIXвв.) 14 117 . Классический этап в политической экономии (от А. Смита до Дж.С. Милля) сопровождается с первой половиныXIXв. первоначальным оформлением социологии как “позитивной науки” (О. Конт). Социология предъявляет первые претензии на интегрирующую роль, но экономические вопросы ею всерьез не рассматриваются. На поле будущей экономической социологии пока работают экономисты альтернативного по отношению к либеральной политической экономии толка (социалисты, старая немецкая историческая школа, Ф. Лист). Между двумя дисциплинами еще отсутствуют сколько-нибудь четкие границы, осуществляются произвольные междисциплинарные переходы и заимствования.

2. Период взаимного обособления (конецXIX- началоXXвв.). Начинается неоклассический этап в экономической теории: маржиналистская революция (У. Джевонс, Л. Вальрас, К. Менгер), австрийская школа, А. Маршалл. Происходит обособление экономике как профессиональной отрасли знания, создание ее рабочего аппарата. Одновременно закладываются классические основы экономической социологии (К. Маркс, Э. Дюркгейм, М. Вебер). Несмотря на усилия по наведению мостов (М. Вебер со стороны социологии, Й. Шумпетер со стороны экономической теории), элементы параллельности в движении двух дисциплин усиливаются. Тенденция к специализации, методологическому и профессиональному размежеванию оказывается сильнее всех попыток синтеза.

3. Период взаимного игнорирования (30-е - середина 60-х годовXXв.). Наблюдается этап зрелости экономической теории с разделением ее основных отраслей (макро- и микроэкономика) и теоретических направлений (либерального и кейнсианского, бихевиористского и институционального). В это же время развертывается неоклассический этап в развитии экономической социологии и ее оформление как профессиональной отрасли с особым концептуальным и методическим аппаратом (теоретическая ветвь представлена Т. Парсонсом и другими функционалистами, эмпирическая - индустриальной социологией). Ни экономисты, ни социологи по большому счету не интересуются тем, что происходит в “соседнем лагере” и редко вторгаются в чужие области 15 118 .

4. Период “экономического империализма” (середина 60-х - 80-е годы). Экономическая теория переживает кризис, связанный с частичным пересмотром предпосылок (теории рационального выбора, новая институциональная теория). Одновременно осуществляются попытки широкой экспансии в смежные области социальных наук (Г. Беккер, Дж. Бьюкенен, К. Эрроу и др.). Между тем экономическая социология вступает в период профессиональной зрелости. На почве противостояния функционалистской гран-теории и взаимного отталкивания происходит развитие “нескольких социологии” - неомарксистской, неовеберианской, феноменологической. Появляются “новая экономическая социология” (М. Грановеттер) и “социо-экономика” (А. Этциони) как ответная реакция на сначала беспорядочное, а затем все более организованное наступление экономистов.

5. Этап “социологического империализма” (90-е годы). Происходит определенная фрагментация и переоформление экономической теории. Одновременно организуется массированный удар со стороны экономической социологии, покушающейся на реинтерпретацию экономических концепций и категорий во все возрастающем количестве исследовательских областей.

Конечно, в приведенной картине (как и во всякой общей схеме) немало огрублений и небесспорных вещей. При более детальном рассмотрении нетрудно выявить массу хронологических перехлестов. В каждый период возникают боковые ветви, усложняющие общую картину (например, молодая немецкая историческая школа, первые американские институционалисты и т.д.). Присвоенные нами названия не исчерпывают содержания каждого этапа.

Многие суждения требуют конкретного обоснования. Тем не менее, не претендуя на абсолютную точность, предложенная схема все же в состоянии, на наш взгляд, отразить определенные тенденции в развитии как экономической теории, так и экономической социологии, а также стимулировать наше понимание их взаимоотношений в тот или иной период (см. таблицу 1).

А как складывались взаимоотношения между экономистами и социологами? По свидетельству Р. Сведберга, они всегда были очень непросты 16 119 . Взаимное игнорирование, доходящее до неприязни, а в лучшем случае полемическая борьба с претензиями на приоритетную роль фактически никогда не прекращались. Есть здесь причины методологического свойства, вызванные прямыми предметными пересечениями. Но дело, конечно, не только в этом. Ведется борьба за “место под солнцем” - за престиж в сообществе, за то, чтобы считаться “главной” объясняющей и предсказывающей наукой, а в итоге, не в последнюю очередь, за объемы финансирования и количество мест в университетах.

Социологи не раз сами развязывали споры с экономистами (О. Конт в середине XIXв., А. Смолл - на рубеже веков, Т. Парсонс - в середине двадцатого столетия). Однако нужно сказать, что в подобных спорах, с точки зрения научного сообщества, социология, как правило, проигрывала экономической теории. И не только потому, что как самостоятельная дисциплина социология более молода. Основная причина, нам кажется, коренится в устойчивом воспроизводстве позитивистских стандартов того, что можно и нужно считать “наукой”. С точки зрения требований оценочной нейтральности и строгости эмпирической верификации суждений, использования сложных математических и статистических моделей, экономическая теория, бесспорно, имела и имеет больше шансов на то, чтобы представлять себя в роли “истинной науки”.

Сыграли свою роль, вдобавок, и политико-идеологические факторы. Считается, что среди социологов слишком много людей “левых” убеждений. И действительно, неомарксизм разного толка сохраняет в социологии достаточно прочные позиции. Отношение же к “левым” сдержанное даже на европейском континенте, а в университетах Соединенных Штатов их попросту третировали. Так что чисто научными дебатами дело не ограничивается. И сегодня призывы к единению лучших экономических и социологических сил пока во многом остаются благими пожеланиями.

Заключение. Научное сообщество экономистов, несмотря на проявившиеся тенденции к фрагментации экономической теории, продолжает оставаться более мощной и сплоченной корпорацией по сравнению с социологами. Наблюдаемое же интенсивное развитие экономико-социологических исследований во многом выступает как критическая реакция на предложенные экономистами схемы. Социологические подходы значительно расширяют и обогащают наше видение хозяйственных процессов. Однако это происходит ценою частичной потери точности и определенности. И сами модели поведения “социологического человека” в хозяйственной жизни формулируются пока весьма нечетко.

Социология экономики (экономическая социология) - самостоятельная отрасль социологического знания, предметом исследования которой являются законы становления, функционирования и развития системы отношений между людьми, социальными группами, социальными общностями, социальными институтами во взаимосвязи с системой экономических отношений (т.е. отношений по поводу производства, распределения, обмена и потребления).

Методологической основой экономической социологии являются позитивизм (Конт, Спенсер, Дюркгейм), материалистический метод (Маркс), метод понимающей социологии (Вебер), метод формальной социологии (Зиммель), структурно-функциональный анализ (Парсонс), экономическая феноменология (Грановеттер). Начало становления экономической социологии относится ко второй половине ХIХ века. Как самостоятельная дисциплина она оформилась в середине ХХ столетия.

В широком смысле социология экономики изучает социальные закономерности экономического развития общества и социальную эффективность экономических решений, также она изучает проблемы мотивации экономической деятельности, экономическое поведение различных социальных групп, влияние социальных отношений и различных форм организации трудовой деятельности, социальных норм и социальных ценностей на повышение производительности труда, улучшение качества продукции.

Социология экономики исследует экономические явления и процессы как результат деятельности людей, занимающих разное положение в социальной структуре общества и имеющих разные интересы, и ставит целью анализ развития экономики как социального процесса, отражающего специфическое поведение и взаимодействие отдельных социальных групп и слоев общества. Т.е. социология экономики интересуется поведением людей в различных экономических действиях. Объектом социологии экономики служат не столько ряды взаимосвязанных экономических и социальных явлений, сколько механизм связи экономического и социального развития, с одной стороны, и социальный механизм развития экономики, с другой.

Социальный механизм развития экономики реализуется применительно к разным уровням территориальной структуры общества (республике, региону, области, городу, району), а также к уровням организационной структуры производства (ведомству, предприятию, цеху). На каждом уровне этих структур функционируют специфические группы людей, осуществляются особые виды деятельности и поведения, достигаются различные результаты. Это дает основание говорить о множестве частных механизмов, действующих на разных уровнях территориальной и организационной структур экономики.

Изучение социального механизма развития экономики направлено как на фиксацию его нормального функционирования, так и на выявление дисфункций, противоречий и трудностей в развитии экономики. Социологический анализ причин дисфункций социального механизма должен осветить специфическое положение отдельных социальных групп, являющихся субъектами механизма, а также условия, от которых оно зависит, должны быть вскрыты специфические интересы и потребности субъектов экономических отношений, степень удовлетворения их обществом.

Социологический подход позволяет рассматривать явления экономики с помощью большого числа переменных, характеризующих как различные аспекты общественных систем, так и факторов, определяющих положение человека в обществе. Это дает возможность увидеть новые грани проблемы, которые при чисто экономическом подходе оказываются вне поля исследования. Главный представитель американской школы экономической социологии Дж. Смелсер писал, что «социология экономической жизни занимается изучением того, какими способами эти символы (т.е. конкретные элементы культуры, мировоззрения и т.д.) облегчают либо затрудняют различные виды экономической деятельности и какими способами экономическое поведение ведет к изменению культурных символов».

Таким образом, разграничение представлений об экономическом и социальном действии, о природе хозяйственного поведения «человека экономического» и «человека социологического» явилось основной предпосылкой появления экономической социологии. Одной из главных причин повышенного внимания к проблемам экономической социологии в современной науке - это осознание узости «чистого экономизма», понимания его недостаточности для осмысления сложнейших проблем сегодняшнего дня.

Задачей экономической социологии становится выяснение конкретных путей и способов влияния социальных характеристик общества на развитие экономики, а уровня развития и состояния экономики - на социальные отношения. Знание основ экономической социологии позволит руководителю определять социальные резервы и ресурсы для выполнения экономических задач, определять социальную базу и социальные последствия в экономической деятельности, а также будет способствовать формированию практических навыков самостоятельного проведения прикладных социологических исследований экономической деятельности людей.

Подобная ситуация во многом характерна и для западной научной мысли. Вплоть до 90-х годов в исследовательских и учебных программах экономическая социология чаще появлялась под другими названиями, обозначающими более узкие предметные области («индустриальная социология», «социология трудовых отношений» и т.п.). Сегодня происходит ее постепенная институцио- нализация как особой дисциплины. Так что речь идет не о «чисто российской» проблеме.

Первая задана данного курса лекций - очертить концептуальные рамки экономической социологии как особого исследовательского направления; вторая - представить систематизированный материал для учебного курса «Экономическая социология», который вводится сегодня в качестве одного из основных элементов гуманитарного цикла во все большем числе вузов.

Знание многочисленных экономико-социологических подходов, овладение разнообразным методологическим инструментарием необходимо нам в конечном счете для успешного анализа современного российского общества. Именно эти аналитические возможности в первую очередь определяют для нас актуальность экономической социологии. Тем не менее мы не ставим своей непосредственной целью представление развернутых описаний социально-экономической системы России (или какого-либо иного общества), хотя современным российским проблемам и посвящается специальный раздел. Основная цель состоит в обосновании нового исследовательского направления путем систематизации разнообразных подходов, выработанных экономической и социологической мыслью. Книга в целом написана для России, но не о России. Она предлагает набор исследовательских инструментов, которые целесообразно использовать в экономико-социологическом анализе.

Большинство предлагаемых инструментов нацеливает нас на эмпирические изыскания. Однако рассмотрение наработанных в экономической социологии конкретных методик эмпирических исследований выходит за пределы данного издания.

Общий подход к экономической социологии нередко сводится к следующему: берутся базовые экономические категории («производство», «распределение», «рынок», «прибыль» и т.п.) и на­полняются неким неэкономическим содержанием, показывающим ограниченность «чистого экономизма». Совершенно отказываться от подобной социологической реинтерпретации основных экономических понятий едва ли возможно и вряд ли целесообразно. Однако нужно понимать, что абсолютизация данного подхода способна превратить социологию в «факультативное приложение» к экономической теории, а эконом-социолога - в расплывчатую тень экономиста, пытающуюся «поправить» и превзойти не вполне удачный оригинал. Мы же в большинстве случаев стремимся встать на другой путь: следовать собственно социологической логике, представляя экономическую социологию как процесс разверты вания системы социологических понятий в плоскость хозяйственных отношений.

Методологической основой наших построений выступает сложное переплетение ряда научных направлений и отраслей знания, и в первую очередь:

• американская новая экономическая социология и «социо-экономика» (М. Грановеттер, А. Этциони и др.);
• британская индустриальная социология и стратификацион­ные исследования (Дж. Голдторп, Д. Локвуд и др.);
• немецкая классическая социология (К. Маркс, М. Вебер, В. Зомбарт);
• российская экономическая социология и социология труда (Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина и др.);
• история экономической социологии (Р. Сведберг, Н. Смел-сер, Р. Холтон).

Таким образом, мы стараемся черпать из очень разных источников, чтобы набраться сил для прокладывания собственного пути.

Методической основой предлагаемого курса лекций послужило обобщение опыта работы ряда британских университетов (Кент, Манчестер, Оксфорд, Уорвик, Эссекс и др.).

В книге относительно мало используются материалы совет­ских и российских теоретических и эмпирических исследований. Это ни в коем случае не свидетельствует о пренебрежении автора к отечественной мысли. Напротив, мы считаем, что она заслуживает специальных исследований и особого рассмотрения, которое, к сожалению, выходит за рамки данной работы 1 . Дело в том, что российские интеллектуальные традиции (досоветские, советские и постсоветские), при всей своей специфике, очень часто выступают в виде причудливого преломления западных концептуальных схем, перевернутой ипостаси западной традиции (советский марксизм в данном случае не является исключением). Российская мысль сохраняет свой дух и вычерчивает свои планы, но предпо­читает строить «подручными» инструментами из «импортного» материала. Вследствие этого логика заставляет начинать с западных течений мысли, чтобы впоследствии успешнее определить собственные координаты.

То, что термин «экономическая социология» в России лишь недавно вошел в активный научный оборот, конечно, не означает, что таковой в советской социологии не существовало вовсе и ее нужно обустраивать на голом месте. При том, что в Советском Союзе социология вообще долго не признавалась официально, экономическая социология, маскируясь другими именами, тем не менее имела какой-то оперативный простор по сравнению со многими другими социологическими дисциплинами. Официальная марксистская концепция, признавая «относительную самостоятельность» социальных явлений и их «активную обратную связь» с основополагающими производственными отношениями, оставляла определенную нишу для применения социологических подходов.

• 1 Специальный обзор современного состояния отечественных экономико-социологических исследований представлен нами в работе: Радаев В.В. Экономическая социология: основные проблемы и перспективы развития//Под ред. В.А.Ядо- ва. 2-е изд. М., 1997 (в печати). Обзор дореволюционной и советской экономичес­кой социологии см.: Кравченко А.И. Социология труда и производства / Социология в России / Под ред. B . A . Ядова. М: На Воробьевых, 1996. С. 291-322.

Разумеется, все направления экономической социологии в тот период не могли развиваться в равной степени. Традиционно были сильны ее отдельные отрасли, в первую очередь, социология труда, а также социально-профессиональные и экономические аспеюы социальной структуры общества 2 . Такие же, например, «отрасли», как социология рынка труда, теория конфликтов и социология предпринимательства в лучшем случае оставались на периферии исследовательского пространства или проходили по разделу «критики буржуазных теорий». Сегодня существующие учебники по социологии труда требуют серьезной переработки. Главное же состоит в том, что до сих пор отсутствует интегральное представле­ние о предмете экономической социологии. Требуются, таким об­разом, серьезные усилия по концептуальному обобщению и «достраиванию» фундамента экономико-социологического здания.

Первая серьезная попытка категоризации экономической социологии как таковой была предпринята в работах новосибирской школы. Она суммирована в книге Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной «Социология экономической жизни», вышедшей в 1991 г. (т.е. спустя почти 30 лет после выхода одноименной книги Н. Смелсе- ра). Упор сделан по существу на две темы: «Социальная стратификация» и «Экономическая культура». В рамках новосибирской школы с 1986 г. было начато преподавание курса «Экономическая социология», еще находившегося под сильным влиянием традиционной политической экономии, но по тем временам, безусловно, новаторского. Не относясь непосредственно к числу учеников новосибирской школы, на начальной стадии разработки проблем автор был многим обязан ее трудам. Сегодня же предлагаемые в данной книге подход, выбор основных проблем и способы их раскрытия отличаются достаточно сильно.

Структура книги в значительной степени оригинальна по своему построению и в общем не проста. Она включает десять разделов, в каждом из которых освещаются определенная тема или направление экономико-социологических исследований. Каждой теме отводятся по две-три лекции, в которых раскрываются исходные понятия, сопоставляются классические и современные подходы в соответствующей области.

• 2 Среди тех, кто внес свой вклад в советскую экономическую социологию, следует назвать Е.Г. Антосенкова, Ю.В. Аругюняна, Т.И. Заславскую, А.Г. Здраво- мыслова, ЛЛ. Гордона, Э.В. Клопова, А.К. Назимову, И.М. Попову, Н.М. Рима- шевскую, Р.В. Рывкину, М.Х. Титму, О.И. Шкаратана, В.Н.Шубкина, ВА.Ядова и ряд других. Краткий перечень основных работ приведен в книге: Заславская Т.Н., Рывкина Р.В. Социология экономической жизни. Новосибирск. М.: Наука, 1991. С. 30-31.

Первый раздел посвящен определению предмета экономичес­кой социологии. Мы подходим к этому определению через спецификацию методологических границ, разделяющих экономическую теорию и экономическую социологию. Первая и вторая лекции раскрывают особенности двух подходов, опирающихся, соответственно, на модели «экономического» и «социологического» человека, в них рассматривается историческая эволюция этих моделей, анализируются попытки экономического и социологического «империализма». Третья лекция завершает исследование непростых взаимоотношений экономических и социологических подходов, а также анализирует методологические попытки их возможного синтеза. Наконец, раскрывается предмет экономической социологии.

Второй раздел также имеет вводный характер. В четвертой лекции мы погружаемся в один из наиболее важных и сложных методологических вопросов, посвященных структуре хозяйственной мотивации и типам рациональности. Здесь мы показываем несводимость этой мотивации к экономическому интересу и многозначность понятия «рациональное экономическое поведение». В пя­той лекции в серии фрагментов, посвященных социологической интерпретации ключевых экономических понятий (собственность и власть, распределение и справедливость, обмен и самоутверждение, потребление и соучастие и др.) развивается положение о социальной укорененности экономического действия.

Первая роль, в которой выступает хозяйствующий субъект, - это роль предпринимателя, поэтому в третьем раздела раскрывается веер подходов к определению предпринимательства как эко­номической функции, рисуется психологический портрет классического предпринимателя, «раскапываются» исторические корни предпринимательского духа. Это неизбежно подводит нас к анализу социальных отношений, в рамках которых формируется предпринимательское действие; к исследованию той среды, из которой выходят предпринимательские группы; и наконец, к фиксации той идеологической нагрузки, которую непременно несет на себе идея предпринимательства.

Непосредственным результатом предпринимательской деятельности выступают организационные структуры. Соответственно, чет вертый раздел посвящен социологии хозяйственных организаций. В восьмой лекции раскрывается специфика экономических и со­циологических подходов к теории фирмы, дается общее понятие «организация», подробно характеризуются ее основные признаки.

Понимание современной организации увязывается с веберовской концепцией бюрократической системы. В девятой лекции рассматриваются исторические типы хозяйственной организации и основные способы утверждения внутрифирменного авторитета (предприниматель, таким образом, превращается в менеджера).

Тема организационных моделей и поведения человека продолжается по существу и в пятом разделе. Здесь речь идет об установлении контроля над трудовым процессом внутри хозяйственной организации: как осуществляются постановка целей и распределение трудовых функций, регулирование ритма труда и оценка выполненных работ. Десятая лекция характеризует эволюцию стратегий управляющих (менеджеров) как доминирующей стороны трудовых отношений. В одиннадцатой лекции мы обращаемся к стратегиям исполнителей - индивидуальным и коллективным, стихийным и организованным.

Для того чтобы начался трудовой процесс, человек должен найти свое место в системе отношений занятости. Анализ проблем создания, распределения и смены рабочих мест находится на пересечении интересов многих дисциплин: экономики труда в ее неоклассическом и институционалистском вариантах, социологии труда и индустриальной социологии, трудовых отношений и социологии профессий. Как происходит поиск работы и рабочей силы, как устанавливается порядок найма и высвобождения работников, что определяет условия и содержание труда, уровень его оплаты и формы сопутствующих льгот - об этом идет речь в шестом разде ле. В двенадцатой лекции проблемы рынка труда рассматриваются с позиции работодателя, а в тринадцатой - с позиции тех, кто предлагает свою рабочую силу. Наконец, четырнадцатая лекция посвящена особой сфере занятости - домашнему хозяйству.

Видимость универсальности экономического поведения человека исчезает, когда мы начинаем рассматривать его на фоне отношений дифференцированных социальных групп. В пятнадцатой лекции седьмого раздела раскрываются основные понятия социальной и экономической стратификации, предлагается оригинальная типология стратификационных систем, демонстрируется многоаспектность стратификационного анализа на примере выделения хозяйственной элиты и «средних классов». Шестнадцатая лекция посвящена трем классическим направлениям стратификационных теорий - марксизму, функционализму и веберианству.

Как бы ни рассматривал экономическое поведение исследователь - неважно, экономист или социолог, - он всегда исходит из неких концептуальных предположений о том, что представляет собой исследуемый мир хозяйства, какое место занимает он в историческом процессе. И в восьмом разделе курса рассматриваются социологические аспекты истории хозяйства. В семнадцатой лекции дается описание ряда моделей однолинейной эволюции экономики и общества, а в восемнадцатой лекции приводятся модели параллельного и циклического развития.

В девятом разделе поднимается сложная и малоизученная проблема формирования экономических идеологий. В девятнадцатой лекции раскрывается общее понятие идеологических систем и описываются их основные типы. Двадцатая лекция содержит социологический анализ трансформации экономических идеологий на материале России последнего десятилетия.

Наконец, возникает вопрос о применении экономико-социо­логических подходов к анализу нашего собственного общества. И последний десятый раздел посвящен описанию российской хозяйственной системы, рассматриваемой сквозь призму введенных ранее социологических категорий. Двадцать первая лекция повествует о советском периоде, двадцать вторая - о постсоветском десятилетии.

На протяжении всей книги центральный объект внимания - действие человека. Мы начинаем с моделей его поведения в экономике и побудительных хозяйственных мотивов, переходя далее к рассмотрению конкретных хозяйственных ролей (предпринимате­ля, менеджера, работника), а также к анализу структурных огра­ничений, в рамках которых разворачивается деятельность человека. Он выступает как носитель культурных норм, член хозяйственных организаций, представитель социальных групп. Постепенно мы движемся к социетальному уровню, на котором действие индивида становится частью более широких панорамных картин хозяйства и общества. При этом за фигурой хозяйствующего субъек­та постоянно незримой тенью следует другая фигура - исследователя, осуществляющего выбор между различными концептуаль­ными схемами. Все наши рассуждения о «реальном поведении» хозяйствующих субъектов ведутся в рамках специфических пред ставлений о человеке и социальных общностях. Именно эти представления и образуют стержень нашей работы.

Поле экономической социологии слишком широко, чтобы его можно было охватить в рамках одной работы. И нетрудно предвидеть закономерные вопросы: почему одни проблемы отражены более, другие менее подробно, а третьих автор вообще не касается. Воистину, «нельзя объять необъятное». Автором отобраны темы, которые кажутся наиболее важными для раскрытия предмета экономической социологии. Конечно, этот выбор в известной степе­ни субъективен, но он ни в коей степени не произволен. По существу каждая из выбранных тем представляет целое направление социологической или экономической теории и заслуживает (точнее, уже давно заслужила) отдельных монографических исследо­ваний. Практически по каждой теме могут читаться и, за некоторым исключением, действительно читаются специальные лекционные курсы, поэтому наше изложение во многих случаях имеет вводный, обзорный характер. В книге не ставится задача дать детальное изложение отдельных концепций. Мы стремимся скорее к выделению основных идей, систематизации разнородных направлений и расстановке ориентиров, по которым читатель при желании сможет самостоятельно разобраться в интересующем его материале, что, конечно, предполагает наличие известного уровня мотивации и профессиональной подготовки.

Содержащиеся в книге материалы, безусловно, могут исполь­зоваться в учебном процессе. В них содержатся многочисленные ссылки на базовую литературу (там где это возможно, с учетом относительной доступности изданий). Собственно и сама книга выросла из лекционного курса, читаемого автором для экономистов и социологов в московских вузах (Высшая школа экономики, Московская Высшая школа социальных и экономических наук и др.).

Книга предназначена для студентов старших курсов социологических и экономических факультетов и вузов, для аспирантов, преподавателей и исследователей в области социологии и экономической теории.

Представляемая вниманию читателя книга - плод длительной работы. И автор хотел бы выразить свою благодарность сотрудникам Сектора экономической социологии Института экономики РАН к.э.н. Я.М. Рощиной, Г.К. Булычкиной, А.В. Луценко и М.О. Шкаратан, совместно с которыми в 1992-1996 гг. выполнялись конкретные экономико-социологические проекты. Хотя в данной книге фактически не используются данные, полученные в ходе реализации этих проектов, тем не менее совместная эмпирическая работа дала пищу для размышлений над множеством проблем.

Автор чрезвычайно признателен руководству «Российского экономического журнала» (А.Ю. Мелентьев, ЮА. Бжилянский) и всем сотрудникам редакции, способствовавшим подготовке и опубликованию в 1994-1996 гг. цикла из шестнадцати статей, ставших первоначальными материалами книги 3 .

Автором было получено немало ценных замечаний от коллег при обсуждении рукописи и отдельных первоначальных материа­лов книги. Я особенно благодарен рецензентам Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной, а также В. Гимпельсону (лекции 12-13), СЮ. Ро- щину (лекции 12-13), Т. Шанину (лекция 14) и Р. Швери (лек­ция 4).

Важное значение имела техническая помощь, которую на разных этапах подготовки издания оказали О.Н. Куликова, О.И. Мельницкая, Д.Р. Назаргалина, Е.Г. Петракова и Т.М. Седова.

Написание книги осуществлялось при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект N 95-06-17157а).

Издание книги осуществлено при финансовой поддержке Ин ститута «Открытое общество» (программа «Высшее образование»).

• "См.: Российский экономический журнал, 1994. №№ 8-11; 1995. №№ 1-4, 7-8, 10-11: 1996. №* 1-2, 4-6.

Два подхода к человеку в социальной теории

«Экономический подход является все-объемлкицим, он применим ко всяко­му человеческому поведению» Гэри Беккер, «Экономический анализ и человеческое поведение»

«Экономический порядок обычно быва­ет функцией от социального, причем второй обеспечивает первый» Карл Поланъи, «Великая трансфор­мация»

Судьба социологии в нашей стране во многом схожа с судьбой «экономике». Обе дисциплины в течение длительного времени считались «буржуазными», оставались на периферии исследовательского пространства или частично маскировались под «состав­ные части марксизма». Роднит их и нынешний взлет популярности. Трудно предсказать, как пойдет дальше процесс самоутверждения экономической теории и социологии (всякая популярность не вечна), но сегодня обе дисциплины переместились в центр вни­мания, и возникла необходимость определения их методологических границ.

В первых двух лекциях мы собираемся проследить, как формировались и видоизменялись представления об экономическом и социальном действии; назвать имена экономистов и социологов, внесших существенный вклад в эволюцию этих представлений. Ввиду ограниченности объема данной книги мы не сможем изло­жить содержание теорий и ограничимся анализом методологических подходов к поведению человека в экономике. В нашем распоряжении уже имеются примеры удачного описания эволюции представлений о человеке в экономической теории 1 . Хотелось бы, однако, показать человека более полно, разносторонне, каким он видится с двух сторон - авторами экономических и социологических учений.

• 1 См., напр.: Автономов B . C . Человек в зеркале экономической теории. М.: Наука. 1993.

В качестве гипотезы можно предположить, что каждая исследовательская дисциплина имеет внутренний цикл своего развития, который условно можно разбить на шесть этапов.

1. Доклассический этап, когда происходит основание дисцип­лины, определяются ее исходные понятия и вводятся ключевые термины.
2. Классический этап, когда складывается общий дисциплинарный подход, разрабатываются первые системы понятий.
3. Неоклассический этап, или этап профессионализации, в ходе которого четко формулируются системы предпосылок, складывающих «методологическое ядро», идет детальная разработка категориального аппарата, создаются рабочие модели и инструментарий. Одновременно наблюдается интеграция дисциплины и ее обособление от других областей знания.
4. Этап профессиональной зрелости, когда происходит отно­сительно обособленное развитие дисциплины, ее достраивание и заполнение «белых пятен». В этот же период складываются ее основные исследовательские направления, выясняющие между собой методологические отношения.
5. Этап кризиса и экспансии, когда осуществляются корректировка предпосылок и переопределение собственных границ, делаются попытки вторжения в смежные области и активного использования междисциплинарных подходов.
6. Этап фрагментации и переоформления, когда возникает несколько относительно самостоятельных отраслей знания, которые сплошь и рядом перемешиваются со смежными дисциплинами 2 .

Кратко ознакомившись с этими этапами в первых двух лекциях, следуя сначала за экономистами, а затем - за социологами, в третьей лекции мы перейдем к исходному определению предмета экономической социологии.

Лекция 1. Эволюция «экономического человека»

Существует множество подходов к определению набора пред посылок, из которых исходит экономическая теория в моделировании хозяйственного поведения. Нам представляется, что таких исходных предпосылок четыре.

• 2 Переход от одного этапа в развитии научной дисциплины к другому нередко может сопровождаться временными кризисами, связанными с частичной трансформацией ее теоретического «ядра». Они затрагивают в первую очередь господствующую школу, но выглядят как кризис дисциплины в целом. В качестве примеров можно привести кризис рикаряианства в середине XIX в. и маржинализма в первой трети XX в., структурного функционализма Т. Парсонса в социологии в 60-х годах и кейнсианства десятилетие спустя.

1. Человек независим. Это атомизированный индивид, принимающий самостоятельные решения, исходя из своих лич­ных предпочтений.
2. Человек эгоистичен. Он в первую очередь заботится о своем интересе и стремится к максимизации собственной выгоды.
3. Человек рационален. Он последовательно стремится к поставленной цели и рассчитывает сравнительные издержки того или иного выбора средств ее достижения.
4. Человек информирован. Он не только хорошо знает собственные потребности, но и обладает достаточной информацией о средствах их удовлетворения.

Перед нами возникает облик «компетентного эгоиста», который рационально и независимо от других преследует собственную выгоду и служит образцом «нормального среднего» человека. Для подобных субъектов всякого рода политические, социальные и культурные факторы являются не более чем внешними рамками или фиксированными границами, которые держат их в некой узде, не позволяя одним эгоистам реализовывать свою выгоду за счет других слишком откровенными и грубыми способами. Указанный «нормальный средний» человек и положен в основу обшей модели, называемой homo economicus («экономический человек»). На ней, с определенными отклонениями, построены практически все основные экономические теории. Хотя, разумеется, модель экономического человека не оставалась неизменной и претерпела весьма сложную эволюцию.

Классический этап 3 . Фигура «экономического человека», этого «компетентного эгоиста», ведомого «невидимой рукой» к личному и общественному благу, впервые встает в полный рост в трудах классиков английской и французской политической экономии в конце XVIII столетия. Родоначальником положенных в ее основу идей заслуженно считается «великий шотландец» А. Смит (1723- 1790). Человек в его труде «Богатство народов» - это автономный индивид, движимый двумя природными мотивами, - своекорыстным интересом и склонностью к обмену 4 .

• 1 В силу краткости изложения мы не рассматриваем доклассический этап в политической экономии (начало XVII - конец XVIII вв.), когда было введено ее наименование (А. Монкретъен, 1575-1621) и заложены первые камни будущего экономического здания (У. Петти, 1623-1687; П. Буагильбер, 1646-1714; и физиократы во главе с Ф. Кенэ, 1694-1774).

Важную роль во взращивании homo economicus сыграл радикальный утилитаризм Дж. Бентама{ 1748-1832) - последовательного и убедительного проповедника гедонистических принципов. В его «моральной арифметике» основу всех действий человека образует принцип пользы, означающий достижение наибольшего удовольствия и стремление всячески избегать страдания 5 .

Вдохновленная идеями А. Смита, классическая политическая экономия приступает к последовательной рационализации понимания хозяйственной жизни. Эта рационализация связана с упрощением рассматриваемых связей, уменьшением количества вовлекаемых переменных. Признавая в принципе (как само собой разумеющиеся) различия между классами и странами, политико-эко-номы пытаются снять эти различия в своде общеэкономических принципов, которым придается характер объективных законов. Именно выведение общих принципов, а не описание всего богатства хозяйственной жизни ставит своей задачей Ж. Б. Сэй (1767- 1832), обеспечивший победу смитовского учения во Франции 6 . У английского пастора Г. Мальтуса (1766-1834) эти общие принципы приобретают статус естественного закона - печально известного закона о народонаселении, провозглашение которого повлияло на столь многие выдающиеся умы. А с появлением создателя техники экономического анализа Д. Рикардо (1772-1823) ус-тановление объективных экономических законов превращается в основной принцип исследования 7 (у А. Смита, заметим, таких законов еще не было). Правда, важные отступления допускаются уже на этом этапе. Так, более эклектичный «последний классик» Дж. С. Милль (1806-1873) разводит законы производства и законы распределения, уподобляя первые законам природы и представляя вторые как продукт общественного устройства 8 . Но человек все более превращается в свод абстрактных принципов, из которых затем непосредственно выводятся все общественно-экономические отношения 9 .

• 4 Приведем одно из самых известных высказываний А. Смита: «Человек по стоянно нуждается в помоши своих ближних, и тщетно будет он ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигает своей цели, если обратится к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них... Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интере сов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму, и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах» (Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. I . М.: Соцэкгиз, 1935. С. 17).
• 5 «Природа подчинила человека власти удовольствия и страдания. Им мы обя заны всеми нашими идеями, ими обусловлены все наши суждения, все наши решения в жизни... Принцип пользы подчиняет все этим двум двигателям». И да лее: «Для сторонника принципа пользы добродетель является благом только в виду удовольствий, которые из нее проистекают; порок есть зло только вследствие страданий, которые сопровождают его. Нравственное благо есть благо только вслед ствие своей способности производить физические блага; нравственное зло только по своей способности производить зло физическое» (Бентам И. Принципы зако нодательства. М.: Солдатенков, 1896. С. 4-5).
• 6 См.: Сэй Ж.Б. Трактат политической экономии. М.: Солдатенков, 1896. С. 17, 58-63.

Человек в учении К. Маркса (1818-1883) тоже вполне соответствует канонам «экономического человека». К. Маркс в значительной степени заимствует и экономический детерминизм Д. Рикар- до, и раскритикованные им утилитаристские принципы Дж. Бен-тама. Выступает ли у К. Маркса человек непосредственно в качестве субъекта хозяйственных действий? Нет, индивиду приходится отойти на задний план, а производственные отношения становятся все более бессубъектными, обезличенными. По собственному признанию К. Маркса, фигуры экономических субъектов для него «являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов» 10 (к учению К. Маркса мы далее будем обращаться неоднократно).

Следует подчеркнуть, однако, что практически все основные работы классиков политической экономии насыщены элементами моральной философии. Реализация утилитаристского принципа связывается ими не с освобождением животных начал человека, напротив, она рассчитывает на довольно развитого в умственном и нравственном отношениях индивида, предполагает поддержание благородства характеров. Иными словами, «обыкновенный средний» обыватель еще должен был дорасти до настоящего «экономического человека» 11 .

• 7 «Ради упрощения аргументации Рикардо и его последователи часто рассматривали человека в качестве постоянной величины и никогда не давали себе труда изучить возможные вариации» (Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 3. М: Прогресс-Универс, 1993. С. 197).
• "См.: Милль Дж.С. Основы политической экономии. Т. 1. М.: Прогресс, 1980. С. 337-338.
• 9 Вот как писал об этом восторженный поклонник экономического либера­лизма Ф. Бастиа (1801-1850): «Экономические законы действуют по одному и тому же принципу, идет ли дело о многочисленном сообществе людей, о двух отдельных лицах или даже об одном человеке, обреченном судьбою жить в одиночестве» (Бастиа Ф. Экономические гармонии (обращение к французскому юно­шеству). М.: Солдатенков, 1896. С. 173, 205).
• " Маркс К. Капитал. Т. 1 / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 10.
• "См., напр.: Милль Дж.С. О свободе. СПб.: Котомин, 1882. С. 165.

Неоклассический этап. Если в работах классиков политической экономии наблюдается сложное переплетение экономических и неэкономических, научных и этических подходов, то «маржина- листская революция» 1870-1880 гг. наполнена пафосом методологического очищения экономической теории от «посторонних» примесей в ввде политических и моральных принципов. Модель «экономического человека» в собственном смысле слова появилась именно здесь 12 . При этом маржиналисты смещают фокус в плоскость потребительского выбора, и человек у них предстает как максимизатор полезности. В основе его поведения лежит уже не столько эгоизм, сколько в возрастающей степени экономическая рациональность. Индивид не только исчисляет свою выгоду, но и оптимизирует свои действия, - кстати, дело совсем не простое. «Нормальный» человек уподобляется профессору экономики 13 . Зато его нравственные качества, похоже, перестают интересовать ис­следователей этого направления. Существенно и то, что полезность представляется маржиналистами как функция. Это предполагает введение дополнительных экономических предпосылок относительно характера индивидуальных предпочтений: предусматриваются их устойчивость, транзитивность, монотонность насыщения. В результате открывается путь к использованию математического аппарата.

В рамках маржинализма несколько особняком от математи ческого направления [У. Джевонс (1835-1882); Л. Вальрас (1834- 1910); В. Парето (1848-1923)], разрабатывающего концепцию общего экономического равновесия, стоит субъективистское направление во главе с лидером австрийской школы К. Менгером (1840- 1921) и его последователями Е. Бем-Баверком (1851-1914) и Ф. Ви- зером (1851-1926). Менгеровским человеком движет одна «руководящая идея» - стремление как можно полнее удовлетворить свои потребности. Оно заложено в человеке самой природой и не нуждается в поддержке закона или силе принуждения, свободно от всякого общественного интереса 14 . Новые экономические институты, по Менгеру, возникают вследствие понимания частью предпринимателей выгодности каких-то хозяйственных форм. Остальные имитируют их успешные действия, которые затем подкрепляются мощными силами привычки и закона 15 . Представители австрийской школы последовательно утверждают принцип методологического индивидуализма 16 . Кроме того, человек в их понимании не является «моментальным оптимизатором» и не свободен от ошибок.

• 12 Бессмысленно искать в тексте «Богатства народов» А. Смита особую кон­цепцию «компетентного эгоиста», а знаменитая «невидимая рука» упоминается автором пару раз без всякого акцентирования.
• 13 См.: Автономов B . C . Модель человека в буржуазной политической экономии от Смита до Маршалла /Истоки: Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. I . М.: Экономика, 1989. С. 213-219.
• 14 См.: Менгер К. Основания политической экономии / Австрийская школа в политической экономии: К.Менгер, Е.Бем-Баверк, Ф.Визер. М.: Экономика, 1992. С. 150-151, 195.

Попытки синтеза маржиналистских и социологических подходов предпринимаются А. Маршаллом (1842-1924), который пытается ввести в экономическую теорию «человека из плоти и крови» 17 , заставив его действовать в рамках оптимизационных моделей. Но стремление к точности заставляет отбирать формы поведения, которые более устойчивы и доступны измерению в денежной форме. В итоге эмпирические наблюдения над поведением человека и рабочие оптимизационные модели расходятся все дальше и дальше.

Последняя точка в этом расхождении ставится в «споре о методах» (Methodenstreit) К. Менгера с лидером молодой немецкой исторической школы Г. Шмоллером (1838-1917) в 1883-1884 гг. 18 Победа К. Менгера означала разрыв основной ветви экономической теории с историко-социологическими течениями. Наступает пора ее профессионализации и оттачивания рабочих инструментов. Фигуры наподобие Й. Шумпетера, не оставляющие попыток синтеза и говорящие о необходимости включения в экономический анализ экономической социологии, остаются в гордом рдиночестве.

Этап профессиональной зрелости. Он наступает в 20-30-х годах XX в. и связывается в первую очередь с развитием основного нео классического направления (mainstream) в сторону его дальнейшей формализации. В духе В. Парето происходит освобождение экономической теории от всякого рода «психологизмов» (П. Саму- эльсон и др.): уже не важно» что и по каким причинам максимизируется, важны приписываемые человеку логика выбора и последовательность действий.

• 15 Менгер называет это «социологическим способом» объяснения (см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особен ности. СПб.: Цезерлинг, 1894. С. 158, 164-166, 269). .
• 16 «То наблюдение, которое мы сперва сделали над изолированным индиви дом, а затем над маленьким обществом, временно отделенным от остальных лю дей, равным образом относится и к более сложным отношениям народа и челове ческого общества вообще» {Менгер К. Основания политической экономии. С. 115).
• 17 См.: Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 1. С. 83.
• 11 К. Менгер отвергает методологический коллективизм историков, критикует номиналистические позиции Г. Шмоллера и отстаивает правомерность дедуктивного выведения законов в противовес эмпирическому описательному подходу (изложение ключевых позиций Methodenstreit см.: Bostaph S . The Methodological De bate Between Carl Menger and the German Historicists // Atlantic Economic Journal . September 1978. Vol . VI . No . 3. P . 3-16).

В результате «кейнсианской революции* достраиваются этажи макроэкономической теории. При этомДмс. Кейнс (1883-1946) хотя и не отказывается от методологического индивидуализма, но ос­лабляет эту предпосылку. Он указывает на то, что индивидуальные рациональные действия далеко не всегда приводят к соответствующему результату на социальном уровне и что существует иная, надындивидуальная рациональность.

Кейнс активно оперирует психологическими факторами (склонность к сбережению, предпочтение ликвидности и т.п.) в определении макроэкономических зависимостей и даже формулирует психологические законы. Однако этот психологизм формален и служит для обоснования единообразия человеческих действий. Кажется, что введенные предпочтения принадлежат обществу вне времени и человеку без национальности 19 .

Альтернативное направление представлено новой австрийской школой (Л. Мизес, 1889-1972; Ф. Хайек, 1899-1992). Если в предположениях Кейнса человек еще в какой-то мере свободен от утилитаризма - способен ограничивать свой эгоизм, ставить мораль­ные проблемы, то человек у Ф. Хайека просто следует традиции и «приспосабливается к неизвестному». Конкуренция производит отбор рациональных и иррациональных правил поведения, часть которых закрепляются в традициях. Ф. Хайек придерживается позиций эволюционного либерализма. Его общий порядок не является продуктом человеческого разума, он возникает спонтанно - в ре­зультате множества частных решений индивидов, использующих доступное им «рассеянное знание» 20 .

Еще К. Менгер ставил под сомнение непогрешимость «экономического человека», нередко принимающего воображаемые блага за действительные, и пробовал ввести в его действия фактор времени. Продолжая эту линию, Ф. Хайек критикует утвердившуюся концепцию равновесия, которая исходит из действия одного человека, имеющего план и не отклоняющегося от этого плана 21 . Трудности, по его мнению, начинаются с появлением нескольких независимых индивидов. Их ожидания могут вступать во взаимный конфликт. К тому же стоит одному изменить свои планы, - а это может произойти из-за изменения вкусов или под воздействием новых фактов, узнанных случайно или в результате специальных усилий, - равновесие тут же нарушится. Закономерно ставится вопрос о роли социальных институтов как устойчивых комплексов регулирующих правил, норм и установок в приобретении и распределении знания между индивидами.

• 19 Что касается психологических законов Дж. Кейнса, то «их психологизм выражается прежде всего в том, что полученные эмпирическим путем закономер ности изменения потребления в связи с изменением дохода объясняются некими внутренними склонностями человека» {Макашева Н.А. Этические основы эконо мической теории. М.: ИНИОН, 1993. С. 46).
• 20 См.: Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М: Новос ти, 1992.

На протяжении первой половины XX столетия развивалась и более радикальная альтернатива неоклассическому направлению в лице «старого» институционализма. Первые американские инсти- туционалисты (Т. Веблен, У. Митчелл, Дж. Коммонс) отказываются от атомистического подхода к человеку в пользу органициз- ма. Институты объявляются самостоятельным предметом изучения. Человек «старой» институциональной школы следует не только интересу, но и привычке; его предпочтения изменяются с течением времени; он объединяется в группы и способен вступать в конфликты по поводу властных полномочий. Впрочем, школа как таковая в этот период не возникает, поскольку первым институцио-налистам не удалось выработать единой методологии и четкой системы понятий. Так, у родоначальника направления американского экономиста и социолога Т. Веблена (1857-1929) исследование институтов перемежается суждениями об инстинктах, напрямую выходящими на биологические метафоры человека (следует упомянуть инстинкты к мастерству и соперничеству, самосохранению и завистному сравнению); объяснение институциональных изменений экономическими силами («денежными затруднениями») соседствует с субординацией денежных мотивов в процессе демонстративного потребления 22 .

Привлекает внимание практически не известная у нас фигура Дж. Коммонса (1862-1945). Он исходит из примата коллективного действия, определяет институты как «коллективное действие, контролирующее индивидуальное действие», и разрабатывает концепцию контрактной экономики, построенной на договорных отношениях организованных групп давления (pressure groups) в виде корпораций, профсоюзов и политических партий. Терминология Коммонса не конвенциональна для экономической теории и насыщена правовыми категориями 23 .

• 21 В концепции равновесия «принимается предположение совершенного рын ка, где каждое событие мгновенно становится известно каждому участнику... Ка жется, «экономический человек», - этот скелет в шкафу, которому мы молились и поклонялись, - вернулся через черный ход в виде квази-всеведушего (quasi - omniscient) индивида» (Hayek F . A . Economics and Knowledge // Economica , February 1937. Vol . IV . No . 13. P . 44-45).
• 22 См.: Веблен Т. Теория праздного класса. М: Прогресс, 1984. С. 139-140, 200-206 и др.

В целом работы первых институционалистов оказались на обочине экономической теории, большинство экономистов сочло их умозаключения дорогой в никуда. Но их роль в постановке многих важных проблем признается и по сей день 24 .

В этот период утрачивает остатки влияния молодая немецкая историческая школа (ее линия продолжается скорее эконом-соци­ологами, нежели экономистами). И даже в Германии неоклассика празднует победу. Параллельно из критики «историков» возникает особое течение ордолиберализма «фрайбургской школы». Ее ли­дер В. Ойкен (1891-1950) выступает за сочетание теоретической однородности с принципом историзма. Человек предстает у него в виде целой галереи типов, соответствующих разным «хозяйственным порядкам» 25 . При этом формула каждого типа складывается из ограниченного числа фиксированных принципов, а именно:

• объективное или субъективное следование экономическому
• принципу;
• постоянство или изменчивость уровня потребностей;
• следование принципу максимизации дохода;
• долгосрочное планов;
• сила традиционных связей.

После Второй мировой войны набирает силу административ ный бихевиоризм (Г. Саймон и др.), рассматривающий не только результаты рационального выбора (substantive rationality), но и сам процесс принятия решений, с учетом предела когнитивных возможностей человека (procedural rationality) 26 . Неоклассическая экономика информации (Дж. Стиглер и др.) исходит из того, что человек ищет лучшие варианты до тех пор, пока издержки поиска не превысят ожидаемую экономию. По мнению Г. Саймона (р. 1916), человек ведет себя вполне рационально, но его интеллект и вычислительные способности ограничены (« intendedly rational but only limitedly so »). Зачастую он не доходит до оптимального решения, останавливаясь на каком-то приемлемом для него варианте. Таким образом, его действия характеризуются не совершенной, а «ограниченной рациональностью» (bounded rationality) 27 (подробнее о рациональности экономического действия см. в лекции 4).

• 23 См.: Commons J. Economics of Collective Action. Madison . University of Wis consin Press, 1970 (1950). P. 23-35.
• 24 См.: Hodgson G. The Return of Institutional Economics /Smelser N. t Swedberg R. (eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton . Princeton University Press, 1994. P. 58-76.
• 25 «Как и при исследовании многообразных хозяйственных форм, мы должны отказаться от обычных затасканных схем и в отношении хозяйствующего челове ка, чтобы увидеть человека в экономике таким, каким он был и каков он есть» (Ойкен В. Основы национальной экономии. М: Экономика, 1996. С. 279).
• 26 См.: Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления // Thesis , 1993. Т. 1. Вып. 3. С. 27.

Утверждение Г. Саймона о том, что «человеческое поведение, пусть даже рациональное, не может описываться горсткой инвариантных признаков» 28 , можно считать призывом к активному ревизионизму в области экономической теории, эпоха которого наступила приблизительно в середине 60-х годов.

Этап кризиса и экспансии. Постепенное обособление экономико-математической элиты в послевоенный период неизбежно ведет к серьезному кризису эконометрии ее ких моделей. Нарастает понимание невозможности обходиться без анализа внеэкономических факторов. В этой ситуации одни экономисты, подобно Л/. Фридмену (р. 1912), открыто заявляют о своем безразличии к предпосылкам теории при условии ее хороших предсказательных возможностей 29 . Другие, осознавая теоретическую слабость и неполноту концептуальных предпосылок, пытаются их достроить. И развитие экономической теории во многом идет по пути уточ­нения и ограничения ее допущений (что означает также расширение поля действия экономического субъекта). Под сомнение ставятся то эгоизм поведения, то независимость индивида, то степень его информированности. На этой волне утверждаются очень разные направления экономической теории, которые можно считать «мягкими альтернативами» традиционной неоклассики. На них мы остановимся несколько подробнее.

• 27 «Бихевиористские теории рационального выбора - теории ограниченной рациональности - не обладают простотой, присущей классической теории. Но в качестве компенсации, их предположения относительно человеческих способнос­тей много слабее. Тем самым, выдвигаются более скромные и более реалистичные требования к знаниям и вычислительным способностям людей. Эти теории также не предсказывают, что люди достигают равенства предельных издержек и вознаграждений» (Simon Н. Rational Decision Making in Business Organizations // Ameri can Economic Review . September 1979. Vol. 69. No. 4. P. 496).
• 21 Simon H. Rational Decision Making in Business Organizations // American Economic Review. September 1979. Vol . 69. No . 4. P . 510.
• 29 «Теория не может быть проверена прямым сопоставлением ее предпосылок с «реальностью»... Полный «реализм», очевидно, недостижим, а вопрос о том, является ли теория «достаточно» реалистичной, может быть разрешен только исходя из того, дает ли она достаточно хорошие для данной цели предсказания или лучшие предсказания по сравнению с альтернативными теориями» (Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // Thesis , 1994. Т. 2. Вып. 4. С. 49). «Чем более важной является теория, тем более нереалистичны (в указанном смысле) ее предпосылки» (там же. С. 29).

Теории рационального выбора (rational choice). Суть любой теории рационального выбора заключается в следующей предпосылке: среди возможных альтернатив действия человек выбирает то, что, согласно его ожиданиям, наилучшим образом соответствует его интересам при условии заданности его личных предпочтений и ограничений внешней среды™. В рамках данной теории сформировалось несколько направлений, одно из которых представлено чи кагской школой. Ее наиболее яркие представители Г. Беккер (р. 1930) и Дж. Спшглер (р. 1911), В стремлении расширить сферы приме­нения экономической логики они распространяют концепцию накопления капитала на трудовое и потребительское поведение человека. При этом они не считают анализ вкусов и предпочтений «запретной зоной», отданной на откуп другим социальным наукам. Постулируется утверждение о постоянстве вкусов во времени и их одинаковости для разных индивидов и групп (причем не как логическая предпосылка, а как характеристика реального экономического поведения) 31 . Теоретики чикагской школы не считают, что человек обладает всей полнотой информации. Однако это не мешает рациональности его поведения. Напротив, именно экономная трата ресурсов на некий оптимальный объем информации и пренебрежение к информационным излишествам (rational ignorance) становятся важным элементом рациональности.

Общая формула поведения человека, по Г. Беккеру, такова: «Участники максимизируют полезность при стабильном наборе предпочтений и накапливают оптимальные объемы информации и других ресурсов на множестве разнообразных рынков» 32 . А все изменения в поведении объясняются изменениями цен и доходов.

В целом некогда «периферийные» направления экономичес­кой теории, вторгающиеся в области социологии и других соци­альных наук, пережили трудные времена. Ныне они намного более благосклонно принимаются сообществом экономистов и начинают претендовать на место в «теоретическом ядре». Достаточно посмотреть на список лауреатов Нобелевской премии по экономике, которую получили: теоретики рационального выбора Дж. Бьюкенен и Р. Фогель; институционалисты Г. Мюрдаль и Д. Норт; основатель теории трансакционных издержек Р. Коуз и бихевиорист Г. Саймон (единственный «полусоциолог»). А главный «интервент» Г. Беккер (тоже нобелевский лауреат) возглав­лял в качестве Президента Американскую экономическую ассоциацию.

Заключение. В большинстве упомянутых выше теорий, при множестве отступлений от исходной модели и разносторонней критике «экономического человека», все же сохраняется приверженность усредненному подходу к человеку, действия которого заданы сетью безличных обменных или контрактных отношений. В конечном счете социальные институты выводятся из некой «натуры человека», или из того, что Ф. Найт (1885-1972) называл «человеческой природой, как она нам известна» (« Human nature as we know it »),

В рассмотрении этой человеческой природы ударение делается, как правило, на индивидуально-психологические факторы (А. Маршалл даже объявлял экономическую теорию «психологи­ческой наукой»). Действия, подчиненные складывающимся социальным нормам, остаются на обочине без особого внимания 52 . Общая логика в конечном счете такова: если что-то не поддается рациональному логическому объяснению, оно относится к области социальных, политических и психологических факторов. Люди не ведут себя рационально? Виной тому их «психология», «эмоции». Что же касается периодических рейдов в зоны социологических проблем, то они совершаются, как правило, без особого знания социологических традиций.

Наконец, несмотря на возникающий порою интерес к историческим и социологическим проблемам, большинство экономистов остаются на принципиально внеисторических позициях. Никто особенно не возражает против того, чтобы учитывать факт развития. Но многие вслед за К. Менгером считают это требование банальностъю, полагая, что исторические формы и так даны нам сегодня в своем снятом виде. Фактически в качестве универсальной предпосылки берется частнокапиталистический порядок.

• 52 «Экономисты предпочитают когнитивную психологию культурной антропологии» (DiMaggio P . Culture and Economy / Smelser N . t Swedberg R . (eds .). The Handbook of Economic Sociology . P . 29).

То, как складывались альтернативные подходы к поведению человека, мы рассмотрим в следующей лекции.

Для того чтобы несколько прояснить картину нынешнего состояния экономической социологии, попробуем пунктирно разметить ее новые направления.

К концу 1970-х годов в социологии обозначаются новые веяния, связанные с пробуждением особого интереса к экономическим вопросам в условиях отторжения «старых» функционалистских и марксистских подходов. С середины 1980-х годов начинается ускоряющийся процесс интеграции экономической социологии как особого исследовательского направления. В этот период выходят в свет несколько важных хрестоматий и сборников, реконструируется традиция экономико-социологических исследований (важнейшую роль здесь играют труды историка экономической социологии Р. Сведберга . Следует отметить также работы Р. Холтона ). Переломным же событием в институционализации экономической социологии становится издание в 1994 г. наиболее фундаментального сборника под редакцией Н. Смелсера и Р. Сведберга, включившего работы наиболее видных представителей данного направления .

На данный момент можно выделить следующие течения новой экономической социологии:

· Социология рационального выбора;

· Сетевой подход;

· Новый институционализм;

· Культурно-исторический подход;

· Этнографический подход.

Социология рационального выбора.

Опираясь на теорию социального обмена Дж. Хоманса и экономические теории рационального выбора, формируется теоретическое направление социология рационального выбора, основным представителем которой бесспорно выступил Дж. Коулмен (1926–1995). Коулмен последовательно придерживается принципа методологического индивидуализма.

Правда, речь у него идет не об изолированном homo economicus. Вводится более сложное понимание ресурсных ограничений [Швери 1996, С. 67–68, 79]. «Основной признак социологической теории рационального выбора, - считает он, - заключен в комбинации предпосылки рациональности индивидов и замещении предпосылки совершенного рынка анализом социальной структуры» . (Наиболее обстоятельно взгляды Дж. Коулмена изложены в его фундаментальном труде: ).

Предметом особой заботы Дж. Коулмена является поиск «микрооснований» для макротеории. Он обращает внимание на неспособность экономистов объяснить такие хозяйственные явления, как возникновение паники на бирже или отношения доверия в обществах взаимного кредитования. В итоге проблема перехода с микро- на макроуровень решается им путем перенесения принципов методологического индивидуализма на уровень корпоративных субъектов-акторов. При этом переход на уровень организации не дискриминирует концепцию рационального действия индивидов. Напротив, последняя предлагается Коулменом на роль методологического ядра для всех социальных наук (кроме психологии). Тем самым понятие рациональности всемерно расширяется (здесь наблюдается явное сходство с позицией другого теоретика рационального выбора - Ю. Эльстера).

Следует согласиться с тем, что линия Хоманса-Коулмена являет собой возрождение утилитаризма в социологии, рассматривающего человека как максимизатора полезности . Не случайно, Дж. Коулмен с его математическим взглядом на мир - чуть ли не единственный видный социолог, признаваемый в стане экономистов-теоретиков. Задача видится им в том, чтобы заимствовать инструменты экономической теории, обогатить их социологическими элементами и вернуться к анализу экономических явлений.

Сетевой подход.

Дальнейший шаг в сторону социологии делается в рамках сетевого подхода (network approach), который также обнаруживает содержательную связь с предшествующими теориями обмена, - прежде всего со структурной теорией обмена М. Мосса и К. Леви-Стросса, нежели об утилитаристской теории обмена Дж. Хоманса и П. Блау .

У истоков этого течения в экономической социологии стоит X. Уайт (p. 1930) (в первую очередь речь идет о его статье «Откуда появляются рынки?») . Наиболее значительной фигурой является его ученик М. Грановеттер (p. 1943). Следует отметить также работы Р. Берта, У. Пауэлла и Д. Старка .

Современное хозяйство представляется ими как совокупность социальных сетей - устойчивых связей между индивидами и фирмами, которые невозможно втиснуть в рамки традиционной дихотомии «рынок - иерархия», которой оперирует, в частности, новая институциональная экономика. Эти сети формальных и неформальных отношений позволяют находить работу, обмениваться информацией, разрешать конфликтные ситуации, выстраивать основы доверия. Экономические отношения, таким образом, тесно переплетаются с социальными.

В 1985 г. вышла статья Грановеттера «Экономическое действие и социальная структура: проблема укорененности» , сделавшая его бесспорным лидером среди эконом-социологов по частоте цитирования. Он пробует нащупать срединный путь между моделями «пересоциализированного» и «недосоциализированного» человека в концепции структурной «укорененности», или встроенности экономического действия (embeddedness - термин К. Поланьи). Предпосылку структурной укорененности Грановеттер дополняет принципиальным положением об экономических институтах как социальных конструкциях. В целом данное направление получило название новой экономической социологии, в противовес «старой» перспективе хозяйства и общества Парсонса-Смелсера .

Новый институционализм и новый французский институционализм.

К концу 1980-х – началу 1990-х годов заявило о себе направление нового институционализма в социологии. Институционалисты «упаковывают» сети в институциональные образования (institutional arrangements). Сетевые связи между индивидами и фирмами представляются как множественные, многозначные, подвергаемые хозяйственными агентами различным интерпретациям и переоценкам. Под институтами здесь понимаются не абстрактные нормы и ценности (которые ранее в социологии часто выдавались за непосредственные побудительные причины действия), а формальные и неформальные правила. Последние регулируют практики повседневной деятельности и поддерживаются этими практиками.

Данное направление развивается в отчетливой связи с новой институциональной экономикой, включая явные заимствования терминов и концептуальные схем. В первую очередь, речь идет о теориях прав собственности, структур управления, трансакционных издержек. Следуя за новой институциональной экономической теорией, пытающей осуществить синтез старого институционализма и традиционной неоклассики, новый институционализм в социологии пробует соединить достижения ново институциональной экономики и традиционной социологии .

Наиболее активно новый институционализм развивается в американской социологии, где он теснейшим образом связан с теорией организаций. В его рамках мы условно выделяем два течения. В зависимости от того, какого рода факторы акцентируются в исследовательских программах, первое может быть названо культурно-ориентированным (П. Димаджио, У. Пауэлл, Н. Биггарт и др.), второе – властно-ориентированным (У. Бейкер, Н. Флигстин и др.) .

Параллельно американским течениям развивается и получает все большую известность новый французский институционализм. Предложенная Л. Болтански и Л. Тевено экономическая теория конвенций рассматривает множественные порядки обоснования ценности , связанные с различными мирами. Всего таких миров выделяется шесть - рыночный, индустриальный, домашний, гражданский, мир мнения и мир вдохновения, но их список принципиально не ограничивается [Болтански, Тевено 2000]. В экономических отношениях главную роль играет напряженная и противоречивая связь между рыночным и индустриальным порядками, где первый регулируется ценами и краткосрочными калькуляциями, а второй основан на технологиях, инвестициях и перспективном планировании. К ним примыкают домашний мир, базирующийся на традиционных и личных взаимосвязях, родстве и локальности, а также гражданский мир, построенный на коллективных интересах и соблюдении демократических прав. Конфликт между различными порядками обоснования ценности выдвигает на передний план вопрос о компромиссных соглашениях и способах координации хозяйственных взаимодействий. [Тевено 1997, 2001]

Культурно-исторический и этнографический подходы.

Наконец, культурно-исторический и этнографический подходы (М. Аболафия, В. Зелизер) тоже уделяют внимание сетевым связям и институциональным устройствам, но погружают их в более широкие контексты – привычек, традиций, культурных навыков. Упор делается ими на совокупность значений, смыслов, культурно-нормативных схем, которые помогают оценивать и переоценивать ресурсы, сценарии действия, вырабатываемые идентичности, привязанные к конкретным сообществам и временным контекстам. Сама рациональность действия выступает здесь как локальная культурная форма .

Что объединяет перечисленные новые направления в экономической социологии?

Во-первых, хотя их авторы не отказываются от макросоциологических построений, основной упор делается на анализ локальных порядков , которые оформляют действия акторов в рамках определенных хозяйственных сегментов.

Во-вторых, в противовес жесткому структурализму они тяготеют к различным теориям действия.

В-третьих, от игнорирования экономической теории они переходят к ее более внимательной и содержательной критике. И, в-четвертых, они уже не «подбирают» оставленные экономистами «социальные» темы, а пытаются играть на «чужих» полях. Так, одним из наиболее перспективных направлений становится разработка социологических теорий рынков.

Новые направления в экономической социологии возникают, таким образом, во многом как ответная реакция на явление «экономического империализма», развивавшееся с середины 1960-х годов. Социологи делают ответные выпады, пытаясь переформулировать аксиомы, «расщепить ядро» экономической теории (в этом заключается принципиальное отличие новой экономической социологии от более миролюбивой «старой» социологии экономической жизни). Добавим, впрочем, что пока попытки «социологического империализма» более значимы для самой социологии и не привлекают пристального внимания экономистов.

Основными мишенями для критики избираются неоклассический подход Г. Беккера и новая институциональная экономика О. Уильямсона. При этом социология рационального выбора демонстрирует прямую связь с экономической теорией, хотя и вносит в нее серьезные методологические дополнения. Сетевой подход предлагает альтернативную интерпретацию содержания экономического обмена. Новый институционализм производит прямые заимствования из экономической теории, одновременно подвергая ее основательной критике. Культурно-исторический и этнографический подходы - более "мягкие", они несколько дальше отстоят от экономической теории, тяготеют к применению менее формализованных методов.

Параллельно с новыми направлениями экономической социологии, развивается родственное ей по духу направление «социо-экономики», провозглашенное А. Этциони (p. 1929) и вводящее в экономическое поведение человека особое, моральное измерение. Это направление принципиально междисциплинарно и, помимо социологических, приветствует применение методов психологии и политических наук. Оно также в большей степени ориентировано на вопросы экономической политики. Помимо этого, в конце ушедшего столетия поднялась волна исследований гендерных и этнических аспектов хозяйственных отношений. Возник специфический постмодернистский вариант экономической социологии (С. Лэш, Дж. Урри) .

Существуют также смежные направления, которые не могут не интересовать эконом-социологов. В их числе: экономическая антропология (М. Салинз и др.), развивающая взгляды Б. Малиновского, М. Мосса и К. Поланьи [Салинз 2000]; экономическая психология (Дж. Катона, М. Арджайл, А. Фернхем) ;новая политическая экономия, изучающая связь экономических и политических отношений (Я. Корнаи и др.) [Корнаи 2000]. Так что исследовательская палитра экономической социологии и смежных дисциплин достаточно богата.

1.1. Методологическая основа синтеза социологической и экономической теорий в истории социологии

Главная цель объединения социологической и экономической наук - преодолеть их теоретическую ограниченность при изучении социальных систем и управлении ими. Как свидетельствует опыт развития отечественной и зарубежной экономики и социологии, интеграционной парадигмой стала концепция мотивированного поведения в условиях социальной организации. Ценностно-ориентированное поведение превратилось в своеобразную модель экономического действия. “Экономический” человек (потребитель, работник) одновременно является “психологическим” человеком, действуя под влиянием стимулов поведения, и “социологическим”, выполняя социальную роль, имея определенный статус и занимая определенную позицию в социальной структуре общества.

Внимание представителей различных экономических школ к неэкономическим факторам общественной жизни часто обусловлено их мировоззрением, философскими взглядами, научной традицией. Так, представители неоклассической школы в экономике связывают экономические отношения с деятельностью государства (что и делает это направление консервативным), а хозяйственную активность ориентируют в большей мере на доминирование предложения над спросом.

Неокейнсианство, наоборот, обращено к экономике спроса. Поэтому и возникает потребность в изучении факторов, от которых зависит спрос. Неокейнсианцы вынуждены учитывать механизмы формирования спроса для того, чтобы предложить способы регулирования инфляционных процессов. Главным в их стратегии считается отношение потребителя к рынку. Новый “экономический” человек, по их мнению, руководствуется определенной системой оценок для измерения положительных или отрицательных результатов своих усилий.

Поведенческому элементу отводится значительная роль в концепции “предельной полезности”. «На протяжении последнего столетия экономисты выработали самое важное понятие “предельной полезности”» . “Предельная полезность” - это психологическая константа. Она является существенным элементом в системе стоимости. Последняя же представляет собой зависимость между такими переменными, как цена, доход и “предельная полезность”. Другими словами, под этим понятием понимают меру насыщенности определенной потребности. Согласно закону, каждая следующая порция товара cнижает потребность в нем.

Следует заметить, что трудовая теория стоимости также предусматривает человеческую деятельность. Только если первая концепция основана на потреблении, то вторая - на труде. Обе теории выполняют важные методологические функции, когда речь идет о выборе экономической стратегии. Сторонники теории “предельной полезности” главной фигурой считают потребителя, защитники противоположной точки зрения - работника. Первые делают акцент на потребительской активности, вторые - на трудовой. Оба подхода нарушают целостность личности. Они оставляют в стороне проблему стимулов и мотивации выбора.

В “рыночном” общественном сознании на первый план выдвигается идея спроса как преобразованной потребности и, наоборот, “социалистическое” (нерыночное) сознание традиционно основывалось на преимуществах труда. Важно, что в обоих случаях экономические концепции отличаются неполнотой, поскольку в рамках экономики социально-психологические характеристики самих деятелей, субъектов экономического поведения не разрабатывались.

История экономической мысли складывалась так, что экономисты вынуждены были касаться всего спектра социальных проблем (юридических, политических, моральных). Однако социальные институты в аспекте экономики приобретали своеобразную оценку. Государство, нормы морали и право рассматривались лишь как способы достижения экономических целей.

Социологи и социальные философы “делили” с экономистами общество как совместный объект познания. Поэтому некоторые из них считали политическую экономию излишним социальным знанием. По мнению известного французского социолога Г. Тарда (1843-1914), “производство - это область политической науки, распределение - юридической, потребление - область морали” . С нашей точки зрения, экономическая социология начинается с трудов выдающихся классиков социологии, в частности Г. Тарда, Е. Дюркгейма, К. Маркса, В. Парето, М. Вебера, Т. Парсонса. Остановимся подробнее на наиболее важных моментах их теорий для того, чтобы лучше представить предмет этого междисциплинарного знания.

Отношение философии и социологии к экономике часто обусловливалось философской парадигмой, которая господствовала в обществоведении определенной эпохи. Сциентистско-позитивистская позиция мыслителя направляла его в сторону “экономизации” общественного знания. Экономическая сфера отождествлялась с объективными, надличностными, реальными (материальными) отношениями. Однако XIX век был ознаменован глубокими разногласиями в социальном научном познании. Позитивизму противостояли неокантианство, “философия жизни”, феноменология. Экономическую мысль пронизывал психологизм. Среди ученых-экономистов велись дискуссии об истине и ценности как о двух сущностях социальной науки, количественном и качественном подходах к человеческой личности.

Изучение трудов классиков позволяет увидеть всю сложность процесса сближения наук. Чаще всего (как видно на примере Г. Тарда) проявлялись научный “монополизм” и “экстремизм”. Справедливо протестуя против экономического редукционизма, Г. Тард, вместе с тем, не понимал специфики экономических отношений.

Обвиняя экономистов в том, что экономическая наука изображает человека ограниченно, не видит подлинных целей личности, останавливаясь лишь на описании средств, социологи критиковали политическую экономию за изоляцию от действительности, от живого человека и за превращение ее в разновидность метафизики.

Дедуктивная, обобщающая, унитарная школа экономистов (Д. Рикардо, Дж. Милль) противостояла школе исторической, индуктивной, партикулярной. Уже Г. Тард выдвинул аргументы против усреднения личности и общества в экономике. Он противопоставил экономической картине мир человека, где господствуют чувства, верования, устремления, не поддающиеся измерению. Закон спроса и предложения, по мнению Г. Тарда, - лишь результат совокупных человеческих действий, продиктованных намерениями и подражанием. Социолог не замечает, что, пытаясь избегнуть усредненного подхода к личности, сам впадает в эту крайность, хотя и в психологической форме. Он очень близко подошел к предмету экономической социологии как науки о человеческом поведении и социальном взаимодействии, но не смог увидеть связь социологии и экономики, которые не исключают, а дополняют друг друга.

Труды социологов по экономической проблематике очень поучительны. Познавательные методы, которые использовали исследователи в XIX в., изобиловали научными стереотипами. Среди них обращает на себя внимание редукционизм, т. е. сведение всех социальных явлений к одному фактору, к одной детерминанте. Этому фактору приписывались каузальная и объяснительная функции. “Свести в конце концов все экономические проблемы к относительному социологическому измерению стремлений и верований - таков наш метод” , - объяснял Г. Тард.

Экономические взгляды Э. Дюркгейма носят синкретический характер. В работе “О разделении общественного труда” социолог рассуждает не только об экономических последствиях разделения труда. Разделение труда - это главный концептуальный принцип, вокруг которого объединяются такие неэкономические результаты этого процесса, как возникновение государства, политики, морали, права. Наиболее существенным последствием разделения труда, по мнению Э. Дюркгейма, является возникновение социальных норм, благодаря которым существует “органическая солидарность” в обществе: “Если разделение труда порождает солидарность, то не потому, что оно делает из каждого индивида, занятого обменом, как говорят экономисты, существо, а потому, что возникает целая система прав, обязанностей, которые связывают людей друг с другом” .

Противники трудовой концепции видят в ней недооценку морали, права, религии, культуры, традиций или, другими словами, недооценку неэкономических факторов общественной жизни. Как вызов марксизму звучит вывод Э. Дюркгейма о том, что обновление общества возможно не на основе освобождения труда, а благодаря его разделению на почве природного неравенства способностей и задатков людей при условии правового регулирования их отношений, выполнения индивидами своего гражданского долга и моральной ответственности.

Наиболее интенсивным нападкам со стороны социологов подвергается трудовая теория стоимости. Мерой стоимости Э. Дюркгейм и Г. Тард считают не труд, а услуги, которые представляют собой реальные результаты трудовой деятельности. Стоимость продукта труда остается неизвестной до тех пор, пока он не будет реализован. Не сам труд, а его полезный результат есть мера стоимости товара.

Заметим, что критики К. Маркса, обвиняющие его в чрезмерной экономизации концепции общества, не смогли увидеть в его работах полезные для социологической теории аспекты, сближающие К. Маркса с его оппонентами. Социологическая интерпретация экономического поведения и экономического взаимодействия в марксизме позволяет воссоздать их обобщенную абстрактную модель. Ее содержание образуют участники (“актеры”), которых объединяют не волевые, осознаваемые связи, а функциональные роли в системе разделения труда. Социальная по форме связь возникает на вещной основе. Людей в марксовой системе общества сближает не чувство, а экономическая необходимость. Таким образом мы получаем описание одного из многих типов социального взаимодействия, но который мог появиться лишь в определенных исторических условиях. “Овеществление человеческих способностей в процессе труда... есть материальное содержание овеществления и отчуждения, но это содержание приобретает такую специфическую форму выражения лишь в определенный исторический период” . Экономическое поведение в трактовке К. Маркса - это действие, последствием которого является отчуждение. Оно опосредствовано товарно-денежными символами.

Исходные посылки социальной теории К. Маркса перекликаются с положениями гуссерлианской феноменологии и феноменологической социологии, предметом которых являются повседневное сознание, “жизненный мир” человека, его “естественная установка”. Достаточно вспомнить слова К. Маркса из “Немецкой идеологии”: “Предпосылки, с которых мы начинаем... - это настоящие предпосылки, от которых можно отвернуться лишь в представлении. Это настоящие условия жизни, как те, которые находят уже готовыми, так и те, которые воспроизведены собственной деятельностью. Следовательно, предпосылки эти можно установить эмпирическим путем” .

Социальные отношения К. Маркс часто интерпретирует в двух аспектах: как разделенное на классы “гражданское общество” и как сферу взаимодействия личности и общества. В первом случае речь идет о противоположности групповых интересов, во втором - о мере свободы личности. Подтверждение последней мысли находим в работе К. Маркса “Экономические рукописи 1857-1859 годов” . Здесь ярко выражен социолого-экономический контекст. Личностная зависимость связана с экономической. Так, эпоха социальной независимости личности сопровождается зависимостью (которая неуклонно усиливается) от процесса производства, обмена и распределения материальных благ. К. Маркс за основу периодизации общества предлагает принять человеческое измерение. “Отношения личной зависимости (на первых порах совсем первобытные) - таковы первые формы общества, при которых производство развито лишь в незначительном объеме...

Личная независимость, которая основана на вещной зависимости, - такова вторая большая форма, при которой впервые образовывается система общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций...” .

Идеал К. Маркса связан с представлением о том, что собственно социальными отношения между людьми станут лишь тогда, когда не будут опосредствованы товарами и их денежным эквивалентом.

Анализируя формы общественных связей, К. Маркс выделяет семью, гражданское общество и “универсальное общение людей”. Гражданское общество - это социальная структура, возникшая в результате имущественного неравенства индивидов, их торговой и промышленной жизни . Первая и третья формы предусматривают непосредственные взаимоотношения людей, когда их не разъединяют собственность, зависимость от продукта труда и его раздела, т. е. “принудительная зависимость”. По словам К. Маркса (в терминологии Э. Дюркгейма “органическая солидарность” противопоставляется “механической”), “в меновой стоимости общественное отношение лиц превращено в общественное отношение вещей” . Способы обмена заменяют непосредственные чувства любви, ненависти, обязанности, привычки и прочее, что отвечает традиционным связям в традиционном обществе, в “природно образованном коллективе”. Привлекает внимание также социологический подход к формам имущества. К. Маркс приводит пример, когда в античном государстве земельная собственность воспринималась как способ не обогащения, а воспитания граждан (сравните с трактовкой М. Вебером форм хозяйствования как проявления определенной религиозной традиции).

Весомый вклад в разработку методологии социоэкономической науки внес М. Вебер . В теории М. Вебера содержится своеобразная интеграция, обозначающая взаимопроникновение социальных сфер. “Основой такого взаимопроникновения у Вебера является включение в глубинную сущность социального рыночных интересов и экономических классов” .

Экономика - это разновидность организационного поведения. Поэтому особое значение приобретают категории “организация”, “организационное действие”, “формальная и субстанциональная рациональность”. Экономическое поведение будучи организационным действием обладает такими свойствами: во-первых, реализуется лишь в пределах социальной организации; во-вторых, предназначено для поддержания порядка; в-третьих, регулируется нормами (эталонами, стандартами, образцами) организации; в-четвертых, ему свойственна целенаправленность; в-пятых, осуществляется “актерами”, подчинено ценностным представлениям и имеет субъективный смысл; в-шестых, всегда рационально, поскольку предполагает контроль действующих лиц над ресурсами ради достижения конечного результата; в-седьмых, главной целью экономического поведения является материальное благо.

В этой связи экономическое поведение основывается на предвидении размера дохода, полезности результатов действия. Мотивы экономического поведения субъекта могут быть формально или материально рациональны. В первом случае имеются в виду лишь интересы производства, технические и технологические цели, во втором - ценностные постулаты, связанные с ожиданиями других людей. Следовательно, экономическая сфера в представлении М. Вебера является областью мотивированного поведения. “Капиталистическим, - отмечает ученый, - мы будем называть такое ведение хозяйства, которое основывается на ожидании дохода посредством обмена или морального (формального) присвоения” .

Сущность особого аспекта социального познания, согласно М. Веберу, состоит в том, что экономическая деятельность описывается как часть (а не детерминанта) культурной среды человечества, а потому зависит от традиций, ценностей, норм общества или определенного этноса с его особыми религиозными, моральными, правовыми обычаями, с его историей.

Творческое развитие экономическая социология получила в трудах Т. Парсонса. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что и в первом, и во втором случае основой синтеза экономики и социологии послужила определенная методология. Логическим средством их объединения стали организационный, системный и структурно-функциональный подходы к познанию общества. Т. Парсонс и Н. Смелзер в работе “Экономика и общество. Интеграция экономической и социологической теорий” выстроили иерархию социальных подсистем, каждая из которых выполняет определенную функцию: адаптивную, власти, интегративную, регулятивную. Цели экономики формируются в политической подсистеме. Экономика - это лишь способ достижения целей. Главная же ее функция - удовлетворение потребностей. Следовательно, взаимосвязь сфер общественной жизни является объективным основанием для социоэкономического подхода к познанию общества.

Важным интегративным механизмом оказалась теория социального действия. Социальным действием в социологии называют поведение, для которого характерны наличие взаимной ориентации партнеров; регулирование поведения ценностями и нормами; ролевая функциональность, т. е. каждый индивид действует согласно требованиям и ожиданиям группы, к которой относится. Теория социального действия послужила Т. Парсонсу методологическим инструментом для открытия закона функционирования социальных организаций. Поведение личности органически вписывается в общую структуру общества, а поведенческий подход соединяет экономическую и неэкономические теории.

Т. Парсонс и Н. Смелзер, разрабатывая интеграционный взгляд на изучение экономической сферы в социологии, формулируют следующие методологические выводы относительно интеграции общественного знания :

Экономическая теория - это частный случай теории систем и социального действия;
- обмен между экономической подсистемой общества и другими уровнями представляет собой обмен действиями по принципу “взнос -результат”;
- обменный принцип взаимодействия объясняет и механизмы взаимодействия индивидов;
- конкретный экономический процесс всегда обусловлен неэкономическими факторами;
- экономическая теория - это ответвление поведенческих наук.

Т. Парсонс и Н. Смелзер заявляли: “Мы исследуем экономику не как профессиональные экономисты, а как социологи” .

Современные концепции обмена отличаются от теории Т. Парсонса прежде всего углублением в психологизм бихевиористского типа. Они демонстрируют отход от надличностной методологии и обращение к психологической структуре человека. Создатели и разработчики классической политической экономии (А. Смит, Д. Рикардо, Дж. Милль, И. Бентам) придерживались определенных представлений о личности, воплотившихся в утилитаризме. Фундаментальные посылки утилитаризма основаны на представлениях об извечном накопительном инстинкте человека, проявляющемся в стремлении к материальному обогащению. По мнению современных теоретиков обменной теории Дж. Хоманса и П. Блау, любые образцы поведения являются следствием сочетания вознаграждений, которые соответствующим образом оцениваются человеком, а также осознанного соизмерения затрат и результата. Этим обеспечивается справедливое распределение материальных или иных ценностей .

Моделирование человеческого поведения, как и всей общественной жизни, по аналогии с законами поведения экономических рыночных систем имеет определенные преимущества и недостатки. Предложенная схема позволяет сделать поведение более доступным описанию и эмпирическому исследованию, а также спроектировать стратегию стимулирования. Тем не менее, осторожное отношение к обменным концепциям обусловлено тем, что в них гипертрофируются экономические, в частности рыночные формы поведения, которые затем экстраполируются на объяснение неэкономических типов поведения.

Понимание моральных, или эстетических, мотивов будет упрощенным потому, что в отличие от экономических эти действия не имеют эквивалента, с которым их можно соизмерить. Выражаясь терминологией М. Вебера, целерациональная деятельность характерна для экономики, а ценностно-рациональная - для моральных, или эстетических, поведенческих форм.

Ю. Левада, анализируя тенденцию теоретической экономизации всех общественных отношений и действий, отмечает, что она с самого начала была присуща классической политэкономической традиции и ее неэффективность доказана как теоретически, так и практически (в частности, сложностью, полиструктурностью экономической сферы, разнообразием проникающих в нее типов человеческих действий) .